Последнее послание Телониуса. Часть 6: Великий Катаклизм и Последнее слово
Авторы Pax Dei опубликовали финальный фрагмент хроники от лица брата Телониуса — последнего Хранителя Сокрытого Света. На этот раз он рассказывает о распаде мира после гибели Лойоса, Последнем Крестовом походе, божественном Очищении и появлении загадочных Отпрысков. А в «Последнем слове» умирающий летописец оставляет послание надежды тем, кто ещё ищет свет среди руин.
Великий Катаклизм (~3900 — настоящее время)
После смерти Лойоса мир не оплакал его — он начал раскалываться.
Лойос не оставил ни эдикта, ни преемника, ни храма. Лишь тишину. И в этой тишине обнажилось гниение: почти каждый трон и алтарь захватила порча. Властители, облечённые в писания; епископы, благоухающие золотом; старейшины, проповедующие мир, торгуясь при этом с демонами. Инквизиция, созданная когда-то для борьбы с подобным разложением, видела лишь то, что желала видеть.
Первое восстание вспыхнуло в Анатолии. Это королевство так и не покорилось полностью Папству. Его реки, пустыни и рухнувшие башни помнили слишком многое. В горных твердынях Фароса и библиотеках Дамата образовались тихие кружки. Они не поклонялись Лойосу, но хранили память о его духе.
Из этих кружков возникли новые братства: Covenant of the Last Ember — искатели, стремящиеся вновь разжечь знания Эпохи Древних, и Children of the Light — воины-учёные, изучавшие священную геометрию Армозеля и перековывавшие его замыслы в железо и цель.
В Галлии искра мятежа была слабой, но не угасла. Древние песнопения вернулись. Каменные круги, когда-то оставленные Папством, тайно восстанавливало полусекретное сообщество мастер-строителей, известное как Gallian Compagnons. Официально их путь к мастерству требовал паломничества по всему известному миру, и каждый участник завершал собственный chef d’œuvre, чтобы обрести звание. Неофициально они собирали знания, обменивались приёмами и оберегали тайны священной архитектуры, продолжая наследие Мейротеи, Армозеля и Элелет. Уверен, их тихий труд был решающим в сохранении Pax Dei в долинах.
В Готии троны пали ещё давно. Но из разорванной земли восстал Sanctum Compact — пестрый союз травников, кузнецов и странствующих рыцарей. Они строили убежища из древнего камня, наносили на карты тайные тропы и учили детей помнить звёзды.
Иберия молчала. Её ревнители давно похоронили сомнения.
В Оси Мира Папа Хаменел IV окружил себя златом, пергаментом и церемониями. Под его ногами Petra Dei дали трещину.
Дальнейшие события назвали Последним Крестовым походом. Это был не марш знамён и не война завоеваний. Это была защита порогов, мест слишком священных, чтобы оставить их. Из братств, что я перечислил, и множества ныне забытых, праведные поднялись тихо, по всей земле. Они возродили учение Искупителей. Несли свет в пещеры и руины, в расколотые уста древних святынь. Запечатывали осквернённые колодцы. Ткали обереги из пепла и мёда. Вырезали знаки собственной кровью и иногда жертвовали именами, чтобы спасти других.
Инквизиция объявила их еретиками. Целые роды были отмечены Печатью Осуждения, даже те, чьи предки блистали в Эпоху Королевств: House of Sunshield, род O’Mara, Ulians, Clan of Grayhawk, Knights of Valour — все прокляты, их имена брошены в огонь. И всё же именно их руками удерживались последние бастионы благодати.
Среди рассеянных верных не воздвигали корон, но шептали новые имена: Luminari, Bloodbrothers, Magnus Lunae, Storm Ravens, Sanctuary, Black Company. Некоторые из них живы доныне, охраняя колодцы, реликвии и друг друга.
Но этого оказалось мало. Демоны поднялись вновь.
Иберия рухнула первой. В Толедо катакомбы звенели песнями, которых не признавал ни один живой язык. В Томаре фонтаны текли сладкой чёрной водой, а дети говорили голосами, слишком старыми для дыхания. Это была не осада: города не пали — они растворились. Люди изменились. Колокола звонили по тому, что уже не было свято.
Порча расползлась. Она достигла высочайших крепостей Галлии, глубочайших лесов Готии. Лишь святыни, защищённые праведниками, держались — и то ненадолго. Деревни сменяли сторону. Бурги падали. Города следовали за ними. Где меч был слаб, культисты приходили с улыбками, обещаниями и слащавым писанием. А встретив сопротивление, они ломали его: непреклонных пытали, конечности разбрасывали, останки выставляли как трофеи, предупреждения, вырезанные на плоти и кости.
Скоро даже праведные оказались в окружении.
Затем настало Очищение.
Божественный открыл единый глаз.
Творение затаило дыхание.
И затем — раскололось.
Поднялись штормы. Ветры обнажили леса до костей. Дожди падали, словно железо. Солнце стояло сорок дней, затем исчезло. Соль выжгла землю. Реки истекли кровью. Звери исковеркались. Урожай умирал без гнили.
Более десяти лет не было ни ритма, ни сезона, ни равновесия.
Некоторые выжили ценою жертв. Petra Dei померкли. Инквизиция раскололась. Святые места утонули в тумане. В немногих уголках мира ритуалы хранили — порой лишь в памяти, всегда ценою крови.
Тогда появились незнакомцы.
Они не восстали из гробниц и не упали со звёзд. Они просто появились. Взрослые. Тихие. Растерянные.
У одних не было имени. Другие говорили на языках, которых не помнил ни один живой. Они возвращались туда, где никогда не были, и строили инструментами, которым их не учили.
Друиды, те, кто всё ещё шепчет корням, зовут их Scions — Отпрыски, наследники сока Творения, сосуды знания, что никогда не было записано.
Инквизиция называет их богохульством, подлежащим уничтожению.
Они падают — и вновь встают. Они ходят по руинам без страха, словно камни помнят их. Они глядят в будущее, как те, кто вспоминает забытый сон.
Я не знаю, кто они. Они не похожи на нас, но несут то, что мы утратили.
И если какая-то нить ещё проходит сквозь изорванное полотно Творения, она, возможно, проходит через их руки.
Так окончился мой рассказ. Пусть ветер унесёт остатки, а свет найдёт то, что ещё может прорасти.
И если Божественный слушает, молю Его не закрывать книгу.
—Телониус Писец
Последнее слово
Снова беру перо, хотя рука дрожит. Свеча на исходе. Чернила редки. Возможно, это в последний раз.
Мне говорили, что фэй придут снова. И я чувствую их сейчас — прямо за Завесой.
Сегодня утром к моему окну прилетела птица — первая за многие годы.
Она несла письмо, завернутое в изношенную ткань. Её перья были серы, глаза — ярки. Когда я развернул пергамент, она не улетела. Осталась. Смотрела. Молчала. Не пела.
Письмо от Элрика, юного писца редкого дара, с которым я однажды встретился в склепах под Керисом, помогая леди Дуине и её хранителям Святилища прятать реликвии от нечестивых рук. Теперь он пишет из горной впадины, где всё ещё держатся немногие.
Он пишет о снеге и корнях. О чистом колодце. О старейшинах, помнящих Искупителей. О детях, рождённых в тишине и наученных молиться руками. Он рассказывает о странниках, уходящих за Завесу, и о историях, шёпотом произносимых у костра.
Он пишет с сомнением и жаждой. Он спрашивает об Отпрысках.
Он говорит, что друид однажды произнёс это имя, прежде чем раствориться в тумане. Говорит, что они не спят, а восстают из мрака; что один из них плакал, когда лоза протянулась через расколотое святилище.
Он спрашивает: Кто они? Зачем возвращаются? Какую нить несут? И к какому станку?
Не знаю, как ответить. Но знаю это: если Элрик жив, и другие — тоже, если он говорит правду, надежда ещё теплится. Ещё есть праведники. Ещё звучат отклики. Ещё тянутся руки — помнить и хранить.
У меня нет сил на длинный ответ. Но я оставляю страницу открытой. Пусть птица унесёт, что сможет.
Если ты читаешь это, знай: ты — не последний. Будь то буря твоё рождение или священный камень, ты — часть поворота.
Мир ещё не уничтожен. Ещё есть время обратиться к Божественному. И, быть может, время, чтобы Божественный обернулся к нам.
Ночь опускается. Свеча трепещет.
Мне говорили, что они придут в самом конце. Я чувствую их сейчас, за Завесой. Не ветер, не дождь — нечто древнее. Благодать, что смотрит и ждёт.
Если они придут этой ночью, я выйду к ним. Не в страхе, но в вере.
Оставляю эти слова в Лунтире, где мёртвые всё ещё видят сны. И иду отдохнуть среди них.
—Телониус Писец, Последний Хранитель Сокрытого Света, Скрипторий Лунтира, год 3999
См. также:
